— Не надо! Сдаюсь! Король Серджио Романтик от изумления встал из кресла. Его Величество недоумевал: что произошло? Радоваться надо или огорчаться? Миловать или карать? Нас обманули или доставили удовольствие?
— Наши победили, — отчетливо произнес в тишине Арчибальд Тюхпен, Потрошитель Драконов, заговорив второй раз за весь пир.
— Столица пролетает, как демон над храмом. И Его Величество согласился. Столица пролетает. Это даже лучше, чем потеха над старым деревенским колдуном. Простите! — над нашим верноподданным, истинным мэтром Высокой Науки, невзирая на годы, способным дать укорот любому желторотому хлыщу. Да, именно так.
…Нам очевидцы правду рассказали:
Они сошлися в пиршественной зале,
Лицом к лицу, лица не увидав.
Один был юн, но мудр, как удав,
Другой был стар, но горделивый рост
И вид твердили: он не так-то прост.
Царила здесь Высокая Наука! —
Казалось, дед в обьятья принял внука,
И тех объятий дедовская мощь
Давила смертно — но и внук не тощ,
И не лишен сноровки чародея,
Таинственными силами владея,
Каких еще не видела земля.
Соперники по воле короля
Вступили в ратоборство. Мудрым слава! —
Колдуя слева, заклиная справа,
Они вовсю творили чудеса.
Смешались поединщиков власа,
Седые с черными, как перец с солью
В едином блюде, где гуляш с фасолью,
Мешаются. Но чуден был финал
Турнира. И заранее не знал
Никто из зрителей…
— Дядько Сил! Дядько! Гости к нам! На сей раз Сильвестр Фитюк отрываться от дела не стал. Ну, гости. Обождут. Колдун поставил последний стежок, завязал узелок, откусил остаток нитки крепкими, растущими вкривь и вкось зубами — и лишь после этого глянул в сторону калитки. За калиткой топтался, сотрясая землю, кудлатый детина. В нем Фитюк без труда признал королевского псаря, немого Гервасия. Всадник, гарцующий рядом на пегой кобыле, по сравнению с великаном-псарем смотрелся несерьезно. Колдун, признаться, в первый момент даже не обратил на него внимания. Несмотря на зной, всадник кутался в темно-лиловый плащ, а на голову нахлобучил шляпу с широкими полями, скрывавшую лицо. "Еще б кобылу, умник, перекрасил, перстень с гербом Блезуа снял и псаря в замке оставил, — ухмыльнулся про себя колдун. — Тогда, глядишь, и не узнали бы".
— Филька, обормот, отвори калитку! Прошу, Ваше Величество. Филька при виде августейшей особы разинул рот и застыл на месте — словно под зрак василиска угодил. Едва из-под копыт успел выскочить, когда король во двор въехал. За кобылой, высунув язык, трусила вперевалочку здоровенная мохнатая псина — сука Муми Тролль, любимица псаря. Эскорт, значит.
— Здравы будьте, Ваше Be…
— Тс-с! — прошипел Серджио Романтик, спешиваясь. — Я у вас инкогнито.
— Ну, это как вам угодно будет, — легко согласился колдун. — Морсу не желаете? Холодненького, из погреба?
— Желаю! Чувствовалось, монарха по дороге вконец допекла сегодняшняя жара.
— Филька! Лезь в погреб, тащи жбан морса. Да кружки прихвати, ёлки-метёлки! Не из горла же нам с инкогнитой хлебать! Садитесь, ваше-разваше… Серджио Романтик царственно опустился на скамейку, освобожденную Сильвестром. С интересом осмотрел скудное Фитюково хозяйство: двор, амбар, дровяной навес, просевшее от времени крыльцо дома… Наконец взгляд Его Величества остановился на колдуне, который стоял перед гостем, явно чего-то ожидая.
— И вы садитесь, милейший. Я сегодня без лишних церемоний.
Второй скамейки во дворе не было, так что Фитюк подтащил ближе изрубленный чурбан для колки дров и уселся напротив короля. Кобылу псарь Гервасий привязал к молодой яблоне, сам расположился в тенечке и, кажется, задремал. Псина улеглась бок-о-бок с великаном. Повисла неловкая пауза.
— Жара этим летом… — протянул король.
— Ваша правда, — согласился Фитюк. — По такой жаре виноград хорошо вызревает. Вино с него… Колдун вкусно причмокнул.
— Вино — это да! — оживился монарх. — Лишь бы злаки не пожгло… О, ваш ученик скор на ногу! От волнения — не блудливой Яньке, чай, королю питье подносим! — Филька едва не расплескал морс на монарший плащ.
— Благодарю, юноша! Какое облегчение…
— Филька, беги домой, — велел колдун, понимая ситуацию.
— До вечера свободен. Когда мальчишка исчез, Его Величество на всякий случай огляделся по сторонам. Нет, больше никого нет.
— А скажи-ка мне, любезный Фитюк… Любезный Фитюк отметил, что Серджио Романтик перешел с ним на «ты», лишь когда ученик сгинул, и оценил королевскую деликатность.
— Что вчера на турнире стряслось? Тильберт сразу уехал, даже ночевать не остался. От объяснений отказался, был неприветлив. Я полночи заснуть не мог, ворочался, размышлял… И королева с утра сама не своя: узнай, мол, да узнай, а то умом тронусь! Принцесса, ясное дело, с матерью заодно. Про Агафона я и не говорю: тот уже пять разных финалов к новой поэме настрочил… Теперь мается, не знает, какой оставить. Давай объясняй! Фитюк не спешил отвечать. Он скреб щеку ногтем, желтым и плоским — как день назад, на болоте, размышляя: идти к королю на званый пир или нет? Вчера ноготь выскреб простую, как дубина, правду: надо идти. Вот такая простая правда, хомолюпус её заешь. Сегодня ноготь не выскреб ничего.
— Не знаю, — честно ответил колдун, хмурясь. — Наверное, в Тиле дело. Пожалел старика. Совесть проснулась. Вот и решил: умение показал, покрасовался, а теперь сердце покажу. Пусть старого дурня в победители нарядят. Нехай порадуется напоследок…